Чёрная дыра (7)

Глава 7, в который герой оказался там, где ему пора было оказаться уже давным-давно.

Предыдущие части: Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6.

Только оказавшись в машине «скорой помощи», я понял, что покинул такой надежный собственный дом, из которого не выходил уже много месяцев. Страх опалил грудь огнем, на лбу выступила испарина. Чужие люди везли меня куда-то в холодное бездушное место, где помочь мне равно бы не смогли, а вот обеспечить массу неприятностей — запросто. Тем более, что мелькающие за окном городские кварталы скоро сменились редкими домиками, рощицами и пустырями: мы явно ехали не в обычную клинику, а в больницу, предназначенную для лечения душевнобольных. В ужасе я смотрел то на врачей, то на уткнувшуюся в платок, жену, и понимал, что никакие разговоры уже не помогут. Меня везли в самую настоящую «психушку».

Осознав, что от меня мало что зависит, я погрузился в странный транс, словно меня оглушили, но не лишили способности понимать происходящее и содрогаться от страха. Впрочем, это продолжалось недолго. Уже вскоре мы приехали.

Страшная тяжелая дверь, в подъезде мрачного здания, явно повидавшая не только клиентов карательной советской психиатрии, но и жертв царизма, стала для меня настоящим символом безнадежности и невозможности повернуть все вспять. Я слабо дернулся, скорее инстинктивно протестуя против неизбежного, нежели пытаясь и в самом деле освободиться, но крепкие ребята в белых халатах дело свое знали безупречно. Даже не заметив моего трепыхания, они буквально внесли меня внутрь и безжалостная гильотина двери навсегда отсекла меня от прежней жизни.

Короткий коридор, двери без ручек, и вот передо мной уже другой доктор, но все с тем же поддельным участием в профессионально добрых глазах. Впрочем, мне было уже все равно. В полном отчаянии я уставился куда-то внутрь себя и не издал ни звука, пока жена снова пересказывала врачу историю моих злоключений.

— Мне все ясно, — сказал доктор, наконец, обращаясь уже ко мне. — Не хотите немного у нас подлечиться?

— Как же вы не понимаете: мне не от чего лечиться! — сказал я отчаянно. — Мне просто надо много денег. И все! Я абсолютно здоров! Почему вы этого понять не можете?

— Так я вас совсем ненадолго приглашаю, — разулыбался врач. — Полежите недельку, отдохнете, наберетесь сил и уже здоровеньким поедете домой.

— Нет, — отрезал я, как можно более грозным голосом. — Мне необходимо вернуться домой немедленно!

— Санитар! — гаркнул доктор, не обращая на мое выступление ни малейшего внимания.

Из коридора в кабинет ввалился здоровый мужик с лицом запойного пьяницы, сломанным носом и красным глазом, явно недавно пострадавшим от удара. Его огромные руки были как минимум вдвое больше моих. А мрачное выражение лица подавляло любые мысли о возможности сопротивления. Он встал позади меня, и словно даже отбросил в мою сторону холодную тяжелую тень.

— Прошу, ознакомьтесь вот с этими бумагами. Их необходимо подписать для прохождения у нас курса лечения, — сказал врач, снова обращаясь ко мне.

-Ничего подписывать не собираюсь, — упрямо сказал я, буквально кожей ощущая нависшего позади санитара.

— Послушайте меня, — спокойно продолжал врач, — я вам все объясню, и, возможно, после этого вы передумаете.

Я предчувствуя, что ничего хорошего он мне не скажет, промолчал, и уставился в пол.

— Как врач, — продолжал доктор, — я делаю заключение, что вам просто необходимо у нас полечиться. Но если вы откажетесь, мы подадим на вас в суд. И до вынесения приговора вы будете находиться у нас. Обычно на ожидание решения суда, уходит месяц.

По моей спине стекал холодный пот. Руки крупно подрагивали, а ног я и вовсе не чувствовал.

-Далее. Как правило, суд становится на нашу сторону, и это значит, что следующие

шесть месяцев вы проведете здесь, на принудительном лечении. Каковое может оказаться вовсе не похожим на лечение добровольное.

Он выразительно посмотрел на меня и от этого доброго взгляда меня словно проморозило до самых внутренностей.

— А добровольно — просто отдохнете у нас пару неделек, как в санатории.Поспите, как следует. А мы за вами понаблюдаем. И все, — почти весело закончил он.

Я понял, что мне предлагают выбор без выбора. Лоб мой покрылся обильной холодной испариной. Но погрузиться в переживания мне не дали: врач понял по моему взгляду, что я «сломался» и сунул мне бумаги под нос. В наивной попытке оставить себе лазейку, я поставил намеренно странную закорючку, ни капли не похожую на мою настоящую подпись, но это никого особо не взволновало.

— Забирай, — равнодушно кивнул врач санитару, и на мое плечо легла тяжелая и твердая, как лапа годзиллы, рука санитара.

— Ты не волнуйся.Я сейчас куплю все, что необходимо и привезу, — затараторила жена, но ее голос долетал до меня словно через толстый слой ваты. Я слышал ее, но не понимал того, что она мне говорит.

Мы вышли в жуткий обшарпаный коридор, стены которого были выкрашены зеленой пузырящейся от старости краской, и медленно двинулись, раздвигая тяжелые волны удушливого больничного запаха карболки и отсыревшей штукатурки. Серые бетонные ступени старой лестницы оказались вышарканы до глубоких впадин и отполированы до зеркального блеска тысячами ног безвестных психов, поднимавшихся и спускавшихся по ней последние десятки лет.

Вход в коридор второго этажа оказался перекрыт дверью. Напуганный и лишенный последних сил, я покорно ждал, пока санитар откроет ее.

Сразу за дверью я увидел парня, судя по одежде относящегося к числу пациентов. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Внутри вдруг пробудилась надежда, что я не останусь здесь совсем один без единой нити, тянущейся ко мне из прошлой жизни. Сразу вдруг стало легче на душе.

— Привет! — сказал я ему. — Ты как здесь оказался?

Несмотря на знакомое лицо, я так и не вспомнил, ни как его зовут, ни где я мог встречаться с ним раньше.

— Здорово! — бодро ответил он.

— Блин, как же классно, что я тебя здесь встретил, — сказал я с облегчением и остановился, намереваясь поговорить.

— Ладно-ладно, — заторопился он вдруг, кидая быстрый взгляд на санитара за моей спиной. — Тут сейчас нельзя разговаривать. Иди устраивайся, все нормально будет.

Почувствовав себя несколько увереннее, я вслед за санитаром прошел в небольшую комнату, предназначенную для медперсонала. Там обнаружилось несколько медсестер и санитаров, и все они с любопытством уставились на меня. Я снова ощутил страх и смущение.

— Ну, чего встал? — откровенно по-хозяйски спросила габаритная медсестра, сидевшая на кушетке. — Есть во что переодеться?

— Есть, — нехотя сказал я.

— Ну, так переодевайся.

— Что, прямо здесь?

— А где еще-то? — засмеялась она. — Больше вроде негде.

Остальные тоже заржали, но вместо окончательного смущения, я вдруг понял, что им абсолютно на меня наплевать. И от этого даже стало легче. Поэтому я уже без малейшего стеснения разделся и облачился в спортивный костюм.

source

Палата, в которую меня отвели, отделялась от общего коридора массивной дверью с небольшим окошком из оргстекла. За дверью оказалось вполне просторное помещение, в котором вдоль стен стояло два десятка коек. Большие окна без штор, стены, давно не видевшие ремонта, затаившиеся под одеялами люди...

Санитар подвел меня к пустой койке и бросил на нее стопку постельного белья.

— Застелить сам сможешь? — равнодушно спросил он.

— Смогу, — сказал я.

Он кивнул и ушел. А я остался один в палате, наполненной странными людьми. Душевнобольными людьми. То есть, самыми настоящими психами.

До этого момента с настоящими сумасшедшими мне общаться как-то не доводилось. Я огляделся. По соседству со мной на кровати лежал худой старик. Сосредоточиться на его внешности не удавалось из-за огромной темно-красной опухоли, размером с пивную банку, что беззастенчиво росла у него прямо под нижней челюстью. В ответ на мой оценивающий взгляд старик недобро зыркнул в ответ и я смущенно отвел глаза.

Чуть поодаль на кровати ворочался молодой парень землисто-желтого цвета. Мне доводилось раньше видеть наркоманов, поэтому никаких сомнений в наклонностях этого соседа по палате, у меня не возникло. «Торчок» равнодушно смотрел вверх и моим кратковременным вниманием ничуть не тяготился.

Еще один сосед — здоровый бородатый мужик — больше всего походил на обычного бомжа, подобранного санитарами где-то на вокзале. Мужик смотрел на меня одним глазом, словно пытался пробурить во мне дыру и заглянуть вовнутрь. Его взгляд мне показался опасным — слишком расчетливо и жадно он смотрел на меня. Мне показалось, что он уже мысленно прикидывал, что можно отобрать у новичка.

Остальных я сразу не разглядел, тем более, что они лежали почти полностью спрятавшись под одеялами. Видно было, что контингент в палате подобрался самого разного возраста и габаритов, но ничего больше ясно не было.

Я быстро застелил кровать, лег и накрылся простыней, стараясь не привлекать лишний раз к себе чужое внимание. Но ничего особенного не происходило и постепенно я успокоился.

В полной тишине прошло около получаса.

Понемногу мои соседи по палате начали подавать признаки жизни. Седой мужик лет пятидесяти, душераздирающе завыл, обильно пуская жидкую слюну и лишь через несколько секунд я понял, что это он так зевает. Еще через несколько минут на середину палаты выбрался молодой парень и вдруг заорал дурным голосом:

— Выпустите меня отсюда! Я совершенно здоров! Я нормальный!!

— Я тоже здоров! — заорал старик, лежавший по соседству, и начал подниматься.

— И меня отпустите! — заорал кто-то с другого конца палаты.

Контингент бодро отходил ото сна, и, было похоже, совершал привычные процедуры, заменявшие им утреннюю зарядку и умывание. Вскоре уже по всему помещению беспорядочно бродили самые разные люди. Можно даже было представить себе, что все происходит в обычной больнице: то там, то тут обитатели палаты останавливались и затевали разговоры, некоторые неспешно двигались мимо моей кровати, косясь любопытными взглядами на новичка, и не решаясь, видимо, подойти поближе. Но стоило приглядеться, как становилось заметным, что практически все в палате выглядят неухоженными, а то и откровенно грязными. Странные пятна на одежде, о происхождении которых не хотелось даже гадать, даже на значительном расстоянии вызывали стойкий рвотный рефлекс.

— Истину говорю вам, — проникновенным голосом сказал на удивление безликий и серый мужичок в грязной рубахе. — Всё мне подвластно в этом мире. Всё! Эти недалёкие так и не поняли, на кого подняли руку, заточив в сие узилище!

Он картинно обвел рукой палату, но на него никто не обратил ни малейшего внимания.

— Я — Бог! — радостно возвестил мужичок, видимо и не рассчитывавший на особый успех. — Кто хочет на свободу? Только скажите — я всех отпущу. Мне только пальцами щелкнуть...

Невежливо перебивая «бога» характерно зашумела,ударяясь о воду, мощная струя. Я осторожно посмотрел в ближний к дверям угол. «Удобства», оказывается, были прямо здесь, в палате, представляя собой большое ведро, в простонародье называемое «парашей». И какой-то псих, выделывая замысловатые движения тазом, пытался этими удобствами воспользоваться. Получалось у него не очень, и я поспешил отвести глаза.

«Бог», правда, в своих альтруистических побуждениях оказался настойчив.

— Иди сюда, — строго сказал он молодому парню, оказавшемуся поблизости. — Ты знаешь, кто перед тобой?

— Не-а.

— Я — Бог!

-Врёшь ты все...

— Честно. Вот честно. Смотри, я пальцы вот так сложил — это значит, что все честно.

— Отстань.

— Ты что, не веришь мне? — обиделся «бог». — А ты знаешь, что я могу тебя отсюда выпустить в любой момент? Только веди себя хорошо да попроси меня как следует.

— Да ну..., — недоверчиво сказал парень, но в его голосе я отчетливо расслышал слабую надежду на маленькое чудо.

Мне даже стало жаль его и я продолжал прислушиваться к разговору.

— Ну, ты хочешь на свободу? Хочешь поехать домой?

— Конечно!

— Смотри, — деловито сказал «бог», — все очень просто. Вот, скажи: когда ты хочешь выйти на свободу?

— Я бы и сейчас..., — робко сказал парень, но так просто сбить «бога» с толку ему не удалось.

— Число! — строго потребовал тот. — Скажи, какого числа ты хочешь выйти отсюда?

Парень беспомощно огляделся по сторонам, пошлепал губами, явно не в силах сориентироваться в календаре, и наугад брякнул:

— Тринадцатого.

— Все, решено! Я запомнил, тринадцатого ты выходишь, — твердо сказал «бог». — И можешь не благодарить — мне не трудно было.

— Спасибо! Спасибо!! — обрадовался парень, и мне показалось, что он даже хочет упасть «богу» в ноги.

За их спинами сразу двое пациентов требовали от третьего спеть песню. Тот вяло отбрыкивался, но, казалось, его сопротивление было не слишком упорным.

— Ты вчера классно пел, — наседали на него «поклонники». — Вот и пой, давай.

— Вместе? — то ли спросил, то ли предложил тот.

— Вместе! Крылатые качели!

И они затянули на три дурных голоса кто во что горазд, не попадая ни в тональность, ни в такт, про качели, которые всё летят и летят.

С одной из кроватей вдруг поднялся здоровенный детина. Высокий и широкий в плечах, настоящая мышечная машина, а не человек. Венчала эту гору мяса весьма скромных размеров голова с крохотными глазками. На каком-то детском, по внешнему виду лице, бродила глупая улыбка.

Здоровяк неспеша прошелся по палате взад-вперед, потом остановился возле одной из кроватей, повернулся и снял штаны, показав ее хозяину толстые ягодицы. Выглядело это на редкость омерзительно. Я хотел отвернуться, но дикость происходящего словно магнит притягивала взгляд.

Немного постояв, здоровяк натянул штаны, отошел в сторону, приспустил штаны спереди и принялся мочиться прямо на пол. На характерный журчащий звук никто не обратил внимания — судя по всему, такое происходило здесь регулярно. Закончив опорожняться, здоровяк вернулся на свою кровать и она жалобно заскрипела сеткой под его весом.

Я уже думал, что на этом представление будет завершено, как вдруг со стороны здоровяка в центральный проход между кроватями вылетел комок мокрого тряпья. А следом вышел и его владелец без штанов и трусов. И снова никто даже головы не повернул. Немного постояв с идиотской улыбкой, здоровяк натянул на себя тряпье, тщательно расправляя каждую складочку и выравнивая белье относительно, одному ему видимого, ориентира. И стремительным шагом вернулся на кровать.

— А вот та — моя, — послышалось от зарешеченного окна.

Я посмотрел в ту сторону.

Два человека смотрели через стекло на больничный двор и, улыбаясь, тыкали туда пальцами.

— Вот и врешь, не твоя.

— Как не моя? Я что, по-твоему, жену свою не узнаю?

— Тогда вот та — моя.

— Ты уже показывал жену.

— А это не жена. Это сестра. Видишь, сумочка у нее в руках? Это она мне передачку несет.

— А вон та — моя...

В проход вылетел комок тряпья, а следом снова нарисовался здоровяк без трусов. Постоял, глупо улыбаясь, снял майку и остался абсолютно голым. На него по-прежнему никто не обращал ни малейшего внимания. После небольшой паузы здоровяк резко нагнулся, схватил одежду и принялся одеваться. Аккуратно натянул трусы, штаны, выровнял каждую складочку на одежде, отряхнулся и снова вернулся на кровать.

Вскоре за мной пришел санитар и отвел в крохотную белую комнатку, где меня ждала жена. Она успела съездить в магазин и привезти мне самое необходимое на первое время. Я всё ещё был на неё обижен, но теперь она, как ни крути, оставалась единственным связующим звеном с миром нормальных людей. И я усилием воли раздавил свою обиду, как гнилой орех.

Я попросил привезти мне темную одежду спортивного типа в которой, как уже заметил, ходило большинство пациентов. Мне не следовало выделяться, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание агрессивного контингента.

Вернувшись в палату, я обнаружил, что несколько больных как-то нехорошо посматривают в мою сторону. Мне стало страшно и я быстро залез под одеяло. Сразу подумалось, что если днём я худо-бедно смогу отмахаться от нападающих и продержаться до появления санитаров, то ночью шансов у меня практически не останется.

Удивительно, но я и думать забыл о своей беде, мысли о которой почти полгода грызли мой разум, как вечно голодные черви. Здесь опасность была зримой, явной и грубой. Речь шла не о больших проблемах когда-то там, на карту было поставлено животное выживание здесь и сейчас.

Видимо заскучав, обитатели палаты начали подговаривать одного молодого потребовать от санитаров воды. Недолго думая, тот принялся барабанить в дверь и орать во все горло:

— Эй, вы, там! Проснитесь, вашумать! Я хочу пить! Принесите мне воды! Дайте пить, суки!

Ответная реакция не заставила себя ждать.

В палату спокойно вошли два здоровых санитара, без видимых усилий подняли извивающегося крикуна за руки и бросили на кровать. И тут же ловко привязали руки и ноги к металлическим дужкам специальными вязками. Вся операция заняла считанные секунды и вскоре о визите представителей лечебного учреждения напоминало лишь дергающееся тело на кровати.

В открытое окно с улицы летели комары. Психи вяло отмахивались от надоедливых насекомых и только привязанный к койке парень оставался беззащитен перед многочисленными кровососами.

— Саня! Брат! — завопил парень, пытаясь стряхнуть с головы сразу добрый десяток комаров. — Отвяжи мне руку! Заедают ведь!

Наркоман, лежавший недалеко от меня, неуверенно привстал, подумал и лег обратно.

— Саня! — продолжал надрываться молодой. — Ну, помоги же!

Несмотря на то, что лишь несколько минут назад его половиной палаты подговаривали потребовать воды, никто из психов больше не обращал на молодого ни малейшего внимания. Тот продолжал дергаться и ругаться, но помогало ему это слабо.

— Саня! — заорал он снова. — Ну развяжи хотя бы ногу! Я спину совсем отлежал, болит все!

Наркоман снова неуверенно посмотрел по сторонам, задержал взгляд на двери, а затем, решившись, качнулся вперед, и в каком-то то ли замедленном падении, то ли в слабой пародии на ходьбу, переместился к кровати молодого. Не исключено, что санитары ждали подобного маневра и контролировали ситуацию через глазок. А может, опыт им подсказал, когда настанет время вмешаться. Но стоило наркоману лишь нависнуть над ногами молодого и протянуть тонкую и синюю от вен руку к вязке, как дверь распахнулась и два амбала в белых халатах стремительно ворвались в палату.

Практически не напрягаясь, они легко вернули наркомана на свое место и тут же привязали и его к железным дужкам. Наркоман горестно мычал, но на него никто не обращал внимания. Грохот закрывающейся двериоглушил и надолго раздавил слабый дребезг панцирной сетки по соседству.

Я со страхом ждал, что будет дальше. Если сейчас и меня попросят отвязать одну руку, я не рискну даже сдвинуться с места. Но что будет потом? Не захотят ли психи отомстить мне ночью?

Наркоман словно услышал мои мысли. С трудом повернув голову, он уставился на меня мутными глазами и просипел:

— Слышь, братан, отвяжи меня, а?

— Ну вот смотри: в этом нет никакого смысла, — сказал я ему как можно более миролюбиво. — Ты вот потрогал того пацана, и что? И ему не помог, и самого тебя привязали. А если я попробую помочь тебе, твое положение не изменится, но меня тогда тоже привяжут. Будем страдать вдвоем, вместо того, чтобы страдать одному. Два ведь больше, чем один? Значит хуже. Правильно?

Он задумался. На лице его явственно отражалась попытка осознать предложенный логический вывод.

— Ну ладно, — сказал он наконец, и морщины на его лбу разгладились. — Тогда накрой меня одеялом, чтобы комары не кусали.

Я аккуратно расправил на нем одеяло, он еще немного поворочался и затих.

Как-то само собой установилось временное затишье. Оценив по достоинству стремительный профессионализм санитаров, психи на некоторое время утратили активность, разбрелись по углам или притаились на кроватях под простынями. Впервые с момента появления здесь, я ощутил, как напряжение понемногу отпускает меня. Какое-то время мне явно ничего не угрожало и появилась возможность всё как следует обдумать.

Мне до сих пор не верилось, что я оказался в самой настоящей больнице для сумасшедших. Страх стал настолько привычной частью меня, что никакого особого стресса я даже не чувствовал. Сменились декорации, сменились оттенки грозивших мне неприятностей, но в целом я продолжал оставаться словно бы отделенным от обычного мира тонкой стенкой то ли надежды, то ли глубокой внутренней убежденности, что происходящее со мной, не более, чем затянувшийся кошмар. Я осознавал происходящее, но до конца не верил, что оно действительно имеет ко мне отношение.

Внезапно дверь открылась и в палату, в сопровождении санитара, зашел высокий молодой парень.

— Вот, сюда ложись, — показал ему санитар на единственную пустую койку. — Спи спокойно, завтра со всем разберемся. И чтоб тебя не слышно и не видно было.

Парень послушно лег и некоторое время ворочался с боку на бок, отгоняя надоедливых комаров. А потом вдруг сказал протяжным и печальным голосом:

— А что, может окно закроем? А то летят и летят.

— Пасть закрой, — неожиданно грубо рявкнул на него дедок в наколках. — Окно закроешь и что? Дерьмо твое нюхать?

Дедок явно не по-наслышке знал, что такое тюрьма, и связываться с ним длинный побоялся.

Через всю палату пролетели мокрые штаны, а следом, сверкая голой задницей, рысью промчался полуголый абмал. На него по-прежнему никто не обращал внимания, и это, как мне показалось, вызывало у него настоящую жажду деятельности. Довольно быстро одевшись, он встал у двери и стал что-то высматривать через окошко в коридоре. Внезапно, неизвестно откуда в его руке появилась сигарета и он очень громким шепотом рявкнул:

— Эй, ты! Дай подкурить! Подкурить дай! Слышь! Слышь!

В окошке мелькнула рука с зажигалкой, амбал с наслаждением затянулся и окутался дымом. Вся палата бросила свои дела и с напряженным вниманием смотрела теперь только на амбала. А тот, получив свои несколько секунд внимания, а может даже и славы, принялся быстрыми затяжками истреблять сигарету. И тут я понял, что он не просто боится, а буквально сходит с ума от страха, но бросить сигарету теперь просто выше его сил.

Кто-то в коридоре заорал дурным голосом, а следом раздался тяжелый множественный топот. Психи, как заправские солдаты первого года службы, моментально попрыгали в кровати и закрылись одеялами чуть ли не с головой. Амбал жалобно пискнул, заметался и вдруг бросил дымящийся чинарик под ближайшую кровать. Но добежать до своего места уже не успел.

Дверь с грохотом распахнулась и в палату ворвались санитары.

Один из них сразу засёк дымящийся чинарик и с яростью в голосе закричал:

— Ты что, тварь, больницу спалить хочешь?!

Чинарик затушили, амбала моментально скрутили, хоть он и был по внешнему виду намного массивнее и крепче санитаров, и принялись привязывать к койке. Амбал орал дурным тонким голосом, но на его крики внимания никто не обращал.

— Меня нельзя привязывать! — надрывался амбал, тщетно пытаясь освободиться. — У меня больное сердце! Я могу умереть! Оставьте хоть одну руку! Не привязывайте руку!

Спокойно закончив начатое, санитары исчезли также стремительно, как и появились. Амбал моментально заткнулся, словно его выключили. В полной тишине прошло несколько минут.

И тут я понял, что давно не ходил в туалет. Раньше об этом как-то не думалось, да и выбираться из своего угла на середину палаты, где отрывались психи, было как-то страшновато. А теперь, когда всё немного успокоилось, появилась возможность по-быстрому справить малую нужду. Не став мешкать, я выскользнул из-под простыни и быстро прошел к ведру с парашей. Видимо продолжая оставаться под впечатлением от последнего налёта санитаров, все продолжали тихо лежать по местам. Поэтому я спокойно сделал все дела и вернулся на свою кровать со странным чувством одержанной победы.

Вскоре пришел санитар и велел идти за ним. В коридоре он вручил мне баночку, показал, где находится туалет, и сказал я должен сегодня сдать анализ мочи. Я растерянно повертел баночку в руках и послушно двинулся в туалет. И там, разумеется, дело застопорилось: несмотря на все усилия, организм ни в какую не желал мне помочь. Мне представлялось, что сейчас я вернусь к санитару с пустой банкой, и он за это привяжет меня к койке. При мысли об этом мне стало дурно.

— Что такой хмурый, братан? — спросил какой-то парень в пижаме, входя в туалет.

— Да вот, — я растерянно покрутил баночкой.

— Да это разве проблема? — радостно сказал парень. — Давай, помогу твоему горю.

И не успел я опомниться, как он выхватил баночку из моих рук и ловко напрудил в неё. Я стоял в полном оцепенении, а в голове уже мелькали картинки, как по чужой моче мне ставят ложные диагнозы и начинают колоть лекарствами, от которых я просто загнусь.

— Ты что наделал? — наконец сумел сказать я. — Отдай!

— Да все нормально будет, — сказал он, ловко застёгивая штаны одной рукой. — Ты иди, я сам отнесу.

Меня захлестнула паника. Ерундовая, в общем, проблема вдруг показалась настолько грандиозной, что я готов был на всё, лишь бы вернуть свою баночку.

— Отдай! — я протянул руку, но он ловко оттолкнул её в сторону и выскочил из туалета.

Я бросился следом и почти сразу наткнулся на санитара.

— Что тут происходит? — строго спросил он, глядя вслед убегающему парню в пижаме, уносившему мою баночку со своими анализами.

— Баночку... мою... этот..., — я так разволновался, что не мог сформулировать мысль, а санитар с каждым моим бессвязным словом, хмурился всё больше.

Из туалета вышел худенький мужичок, которого я не заметил раньше и словоохотливо принялся рассказывать санитару, как было дело.

— Вот устроили цирк из ерунды, — буркнул санитар, и, обращаясь ко мне, добавил: — Как захочешь — меня зови. Я дам чистую баночку. И не надо так волноваться понапрасну.

Ближе к вечеру палату неожиданно открыли и разрешили всем выйти в коридор, а также посмотреть телевизор в специально отведенной для этого комнате. Я к тому времени устал лежать, а кроме того понимал, что если основная масса отправилась к телевизору, надо следовать за толпой, чтобы как можно быстрее примелькаться и перестать привлекать внимание.

Вместе со всеми я медленно добрел до зала с телевизором и замер в нерешительности, не зная, что делать дальше. Толпа больных вокруг вызывала одновременно сочувствие и отвращение. Многие — как правило жуткого вида старики — сидели на каталках, в грязной или застиранной-перестиранной одежде. Молодежь прятала лица за накинутыми капюшонами спортивных курток, но и при этом я отчетливо видел характерные черты и желтушный цвет лица настоящих наркоманов.

Один из психов подошел ко мне и уставился немигающим взглядом прямо мне в глаза. Мысленно я запаниковал, не зная, что делать, но он, немного так постояв, отошел, так и не сказав ни слова.

Чувствуя безнадёжную тоску, я огляделся вокруг, в надежде увидеть хоть одно нормальное лицо. Но вокруг были только страшные желтушные хари, с глазами навыкате, следами окончательной деградации в протухших взглядах и слюнями, стекающими на небритые подбородки. Это был коллектив, в котором мне предстояло провести, возможно, очень много времени. А то и остаться в нём навсегда.

А значит, следовало искать возможность адаптироваться каким-то образом и здесь.